Люди вокруг имеют за плечами суровую школу жизни. Это не изнеженные барчуки, к которым можно смело приравнять меня. Они воевали, а война всегда оставляет свой отпечаток на человеке. Можно вспомнить 'афганцев', тех, кто прошёл Чечню. Это не видно сразу, но потом становится ясно - они другие! Не лучше, не хуже - просто не такие как все. Тот, кто шёл в атаку, смотрел смерти в лицо, не мог остаться прежним.
Я прекрасно осознаю, что тот же Чижиков знает и умеет многое гораздо лучше меня. Он понюхал пороха ещё в крымских степях, отбиваясь от наседающих татар, рубясь в кровавой сече, едва не угодил в плен. Жаль, наш 'дядька', которому на самом деле стукнуло всего сорок, не любит распространяться на эту тему. А таких 'чижиковых' только в моём капральстве больше десяти - остальные либо совсем 'зелёные', вроде меня и Карла, либо солдаты, переведённые из гарнизонных полков Москвы и Петербурга. Ну и Михай... Он вообще случай особый.
Гренадеры выстроились в одну линию.
- Вот что, братцы, - сказал я, прохаживаясь вдоль строя, - я не имею права приказывать вам в этом случае. Решайте сами. Я возьму с собой только охотников. Думайте, гренадеры.
- А чего думать, - выступил вперёд Чижиков. - По себе знаю: ради хорошего дела можно и животом рискнуть. Глядишь, на небесах, когда дадут раскалённую кочергу лизать, зачтётся.
Гренадеры заговорили:
- Надо выручать Михая, не по христиански это, товарища в беде оставлять.
- Жаль хлопчика, молодой совсем.
- Он мне алтын должен, что я теперь без денег своих останусь опосля энтого? - с хитринкой в голосе произнёс Михаил Михайлов - гренадер, успевший обзавестись семьей и настрогать трёх детишек.
Он хлопнул себя по ляжкам и со скорбной миной добавил: - Меня ж баба моя со свету сживёт. Что же получается: заместо одного Михая двое сгинут и все Мишки. Выручайте, братцы!
Его шутка разрядила обстановку. Солдаты заулыбались.
- Не волнуйся Михайла, мы и тёзку твово спасём, и тебя самого от супружницы выручим.
- Могём и в чём другом с женой подсобить, ежели сам не справляешься.
Снова грохнул смех.
- Благодарю честное обчество, - Михайлов согнулся в шутливом поклоне.
- Так что насчёт охотников? - спросил я.
- А ничего, - спокойно ответил Чижиков. - Все пойдём, господин капрал, полным капральством выступим.
К горлу подкатил упругий комок, на глазах выступили предательские слёзы. Вроде считал себя непрошибаемым циником, а тут...
- Спасибо, - кивнул я, отворачиваясь в сторону.
Всем капральством зашли в дом, в котором была устроена полковая церковь, помолились. Даже Карл, крестился, глядя на образа православных святых.
- Кузен, надеюсь, ты знаешь, что делаешь, - произнёс он, подойдя поближе.
- Мне бы твоей уверенности, - глухо произнёс я.
Меня колотил нервный озноб. Понимающий 'дядька' предложил пропустить по чарке водки, но я отказался:
- Нельзя на такое с тяжёлой головой идти.
- Так рази с эдакой плепорции голова затяжелеет? - усмехнулся он. - Тут только усы окропить. Так что, господин капрал, дёрнем по славянскому обычаю?
- Не буду, и тебе не советую переувлекаться... славянин.
- Не извольте беспокоиться, господин капрал, буду трезвым аки... - он не нашёлся, чего сказать дальше и просто махнул рукой.
Стоит отметить, что водкой от него в тот день так и не пахло.
Хозяйственному Чижикову удалось договориться с извозчиками, и нам выделили три подводы под честное слово. Как ни крути, а ехать всё же веселей, чем топать на своих двоих.
Голыми руками противника не возьмёшь, стоило подумать о вооружении. Я не собирался устраивать в доме Сердецких побоища, однако, если паны занимаются серьёзными делишками, обычной потасовкой не обойтись.
Прихватить из цейхгауза фузеи не получилось бы при всём желании, партизанщина в полку не поощрялась, поэтому у гренадер при себе имелись только шпагами. Да и не хотелось привлекать к себе внимания пальбой на городских улицах.
Не доезжая имения Сердецких, мы остановились, быстро обсудили план действий.
На первом этапе предстояло перемахнуть через забор, связать сторожа, потом ворваться в дом, обезвредить управляющего, лакеев и двух людей Потоцкого, приставленных к неизвестному грузу. Эта часть операции была самой ответственной и сложной.
Я разбил гренадер на три пятёрки, под командованием Карла, Чижикова и меня. Стиснул зубы, чтобы не стучали, размял одеревеневшие после долгого сидения в возке мышцы.
Молоденькие девки, шедшие за водой к колодцу, посматривали на нас с интересом.
Вёдра пустые, машинально отметил я. Считается, что не к добру. Скверно, очень скверно... или нет? А, плевать! Ничто не вечно под Луной. Двум смертям не бывать... а ведь я однажды уже умер. Врёт, получается, поговорка: можно умереть дважды. А ведь не хочется пропадать...
- Только никого не убивать, - предупредил я. - И не увечить! Предупреждаю особо ретивых.
- Понятно, господин капрал, - закивал Чижиков. - Будем без смертоубийства. Как никак христиане.
А ведь христиане друг дружку резали за милую душу. Хоть и говорят про азиатскую жестокость, но не нам мусульман укорять. У самих руки по локоть в кровищи.
А забор у Сердецких хиленький, на Рублёвке куда выше и толще у буржуев водятся. И лакеи у тамошних 'хозяев жизни' вооружены покруче. За каждым поворотом по пулемёту. Не то, что местные мушкеты, помнившие времена Алексея Михайловича.
Зря трясусь. Со мной как никак пятнадцать здоровенных мужиков, это ж такая силища. Мы ведь не только пару челюстей, горы свернуть можем. Если захотим...